Тюльпаны. Часть 3

[Commissar Paul]

Часть 1
Часть 2
Продолжение в комментариях.

@темы: Monsieur, креатив

Comments

[Commissar Paul]

В Бургундском отеле, рекомендованном ему Эффиа, Беврон познакомился с сыном богатого голландского торговца пряностями и ромом, и у них завязалось нечто вроде романа. Голландцу было около тридцати лет. Он был высок (на голову выше Беврона, который и сам не числился в карликах), и у него были широкие плечи и бедра. Кожа отличалась младенческой чистотой и белизной, и вообще весь он был такой свежий, что от него даже пахло как от выстиранного в ключевой воде белья. Его снежно-белый воротник всегда был накрахмален до того, что однажды оцарапал Беврону щеку. Под аккуратным париком, в котором тугие глянцевитые локоны были так плотно подогнаны друг другу, что парик выглядел деревянным, обнаружилась роскошнейшая собственная шевелюра. Лицо было румяно и красиво безыскусной полнокровной красотой, только характерный голландский нос картошкой его немного портил. Удалять шерсть на теле он не додумался, но она была такой симпатичной, белой, курчавой, легкой и мягкой, что Беврона это не отталкивало.
Голландец знал только несколько десятков французских слов, имеющих отношение к его торговым делам (правда, Беврон со временем обогатил его лексикон еще парой десятков словечек – совсем из другой области). Во всех деловых переговорах ему помогал секретарь, но приглашать переводчика в спальню было как-то неловко, и так получилось, что полноценно объясниться они с Бевроном могли только на латыни. Но высокопарная цицеронова латынь, которой их обоих обучили в школе, тоже не соответствовала обстоятельствам, поэтому они в основном молчали.
Это не способствовало близости между ними, да и в любом случае, торговец – пусть даже баснословно богатый, ворочавший миллионами и владевший такими угодьями в Вест-Индии, какие никогда не снились ни одному пэру Франции, но все-таки торговец, чуть ли не самолично стоявший за своим прилавком, – был не пара Беврону. Во всяком случае, так Беврон объяснял сам для себя то, что редкие и краткие встречи с Эффиа делают его намного счастливее долгих ночей с голландцем: естественно, что дворянин и придворный обладает более тонкими понятиями и более изысканным вкусом, нежели купец.
Встречи с Эффиа, впрочем, со временем становились все более частыми. Маркиз не мог отказать себе в этом удовольствии, даже когда оно прямо вредило его интересам. Так, он приобрел привычку сваливаться как снег на голову, врываясь в гостиничную комнату Беврона средь бела дня: скажем, Месье послал его с поручением к своей кузине Великой Мадемуазель и ждал назад, но Эффиа по пути завернул к Беврону и, что было хуже того, задержался дольше, чем планировал.
Однажды Эффиа, нагрянув без предупреждения, застал Беврона с его голландским другом. Он сразу удалился, как воспитанный человек, а на следующий раз явился, будто ни в чем не бывало, и принялся преспокойно расспрашивать, с кем это Бверон был в прошлый раз. Сколько лет? Красивый? А между ног у него как? Беврона задело это непрошибаемое спокойствие. Сам он с куда более тягостным чувством думал о том, что у Эффиа есть другие любовники, хотя и скрывал эту смешную ревность (почему-то ему не приходило в голову, что Эффиа тоже может притворяться). Маркиз придавал настолько мало значения неверности своего дружка, что стал уговаривать его познакомить их с голландцем. Поскольку Беврон благодаря Эффиа завязал множество интересных знакомств, отказывать было неловко, и он устроил ужин на троих в «Канкальской бухте». Эффиа явился на этот ужин в таком блеске, будто на бракосочетание его величества. За столом ему прислуживали два юных ангелоподобных пажа, ибо великолепный маркиз, уж конечно, не мог доверить свою особу трактирной прислуге. Он забыл свою привычку есть руками и щеголял безупречными манерами, учтивостью и благородством в каждом жесте и слове. Словом, он сделал все, чтобы поразить голландца, но не с целью очаровать его или соблазнить, а, скорее, чтобы указать торгашу его истинное место. Надо сказать, Эффиа преуспел. Бедный голландец совершенно стушевался, а Беврон, наоборот, преисполнился радости, ибо понял смысл этого спектакля.
Так они делают при дворе. Не устраивают вульгарных сцен ревности и не теряют достоинство, а как бы невзначай дают понять, чего они стоят.

[Commissar Paul]

Но скоро Беврону пришлось, самому того не желая, подвергнуть чувства Эффиа еще более суровому испытанию. У него совершенно вышли деньги, а взять было негде. Управляющий слал отчаянные письма. Он должен был вернуться домой и вести отныне исключительно скромную и воздержанную жизнь, если, конечно, не хотел попасть в долговую тюрьму. Беврон был готов рыдать от отчаяния, ведь, уехав из Парижа, он навсегда потеряет только Эффиа, но и голландца. Да что там, в провинции даже вшивого турка не сыщешь. Опять он будет прятаться ото всех со своими желаниями, и эта оспина на скуле – как печать вечного проклятия… Однако Эффиа он сообщил о своем намерении уехать почти спокойно, разве что с легким сожалением. Реакция оказалась неожиданно бурной. Эффиа больше не пытался изображать учтивого вельможу и разорался, как кучер, обвиняя Беврона в том, что тот пресытился и хочет его покинуть.
- Но что еще прикажете мне делать? – огрызнулся Беврон. – Я вам уже сказал, что у меня в карманах пусто. Если бы вы подыскали мне доходную должность…
- Ага! Вот мы и подошли к сути, не так ли? Вы все-таки не отказались от своих дерзновенных замыслов. Дождались удобного случая и шантажируете меня своим отъездом!
- И в мыслях не было вас шантажировать. Я просто описал свое незавидное положение. Какой выход вы видите из него, кроме отъезда? Найдите способ оплатить мои долги, и я охотно останусь.
Эффиа посмотрел на Беврона как-то странно, помедлил и наконец отстегнул с пояса расшитый золотой нитью и жемчугом кошель и положил на стол.
- Не знаю, хватит ли вам этого. Если не хватит, ааастальное пааапросите у сваааего хееера ван дер Каак-Его-Таам из Гааааги.
- Не буду я ни о чем его просить, – обиженно буркнул Беврон. Еще не хватало ему поступить на содержание к торговцу розовым перцем и корицей.
- Вот как? Вы только из меня деньги тянете? А ему, может быть, еще и приплачиваете? Если хоть су из этого кошелька перепадет ему, я вам глаза выцарапаю. Не надейтесь, что я об этом не узнаю.
Беврон не стал объяснять, что для голландца содержимое этого кошеля, скорее всего, вовсе не деньги, да и ему самому эти средства нужны не для собственного удовольствия, а только чтобы продолжать быть рядом с Эффиа. Теперь он был готов поиграть в содержателя и содержанку, если это единственный род отношений, доступный маркизу. Если Эффиа не может дать ему ни любви, ни дружбы, ни верности, ни полной откровенности, то надо взять с него хоть что-то! Возможно, он будет больше дорожить любовником, ради которого потратился.

В конце концов Беврон все-таки оказался при дворе герцога Анжуйского, и именно по протекции Эффиа. Тот решился на этот отчаянный шаг, узнав, что в скором времени из действующей армии прибудет граф де Гиш, а граф де Гиш был его ночным кошмаром и самым опасным соперником. Месье же он, напротив, приходился лучшим другом. Их близость была столь двусмысленной, что свет единодушно подозревал между ними все самое худшее. Эффиа знал, что эти подозрения необоснованы, но знал также и то, что от обоснованности их отделяет расстояние самое ничтожное. Скажем, один волосок. Избавиться от Гиша он, однако, не мог. Этот орешек, защищенный как семейными связями и высоким положением, так и своими личными качествами, которые все без исключения были блестящи, – был ему не по зубам. Раз атаковать было немыслимо, оставалось только обороняться, и Эффиа принялся созывать знамена, которых в его распоряжении, увы, было негусто, ибо при дворе решительно никто не желал ему добра. Как в международных отношениях стоит какой-либо державе усилиться, так все соседи сразу заключают против нее альянс и стремятся ее сокрушить, так и в придворном мире исключительное влияние, которым начинает пользоваться одна персона, мгновенно возбуждает вражду во всех остальных. Эффиа был бесспорным фаворитом герцога Анжуйского, и поэтому все вокруг спали и видели его падение, даже те, кто мечтать не мог о том, чтобы занять его место, даже те, кому он не делал зла (последних, впрочем, было немного). Эффиа все это прекрасно знал и потому-то вспомнил о Бевроне, который не был придворным и не успел заразиться всеми этими дурными инстинктами, поэтому на него, наверное, можно будет рассчитывать хотя бы на первых порах.
В общем, он предложил любовнику должность камер-юнкера при дворе его королевского высочества. Месье, который сразу вспомнил Беврона (дурной знак, конечно, но сейчас это даже полезно: все хорошо, что отвлечет его от Гиша!), охотно дал свое согласие, но возникло неожиданное препятствие: должность стоила почти сорок тысяч ливров, и Беврон вытаращил глаза от изумления и заявил, что у него нет таких денег.
- Вы что, с ума сошли?! – возопил Эффиа. – Достаньте! Такая возможность предоставляется раз в жизни, и вы откажетесь от нее из-за подобного пустяка?!
- Но это вовсе не пустяк, – рассудительно ответил Беврон. – Несмотря на ваши заботы, у меня по-прежнему много долгов. Никто в здравом уме не ссудит меня такой уймой деньжищ.
- А вы объясните вашим кредиторам, для чего это вам нужно. Ведь эти сорок тысяч к вам вернутся с лихвой, если будете действовать с умом, а вы будете, я об этом позабочусь.
- Так, может, вы и одолжите мне сорок тысяч, раз вы так уверены?
- Что?! Я вам что, банкир? Вы принимаете мои букли за пейсы? Может, когда мы были в постели в последний раз, свет как-то не так упал, и вам показалось, что я обрезан?
- Ну тогда просто дайте их мне, если не хотите одолжить, – пожал плечами Беврон, который уже научился обращаться с Эффиа. – В конце концов, вам же нужно, чтобы я был при дворе.
- А вам, значит, нет?!
- Если бы мне это ничего не стоило, то я бы охотно согласился. Но за сорок тысяч – увольте. Черт побери! Если бы у меня были сорок тысяч, я был бы сам себе хозяин и никому бы не служил, даже вашему сладчайшему герцогу Анжуйскому.
Они торговались долго и яростно и наконец пришли к тому, что двадцать тысяч даст Эффиа, на десять тысяч казначей герцога Анжуйского даст рассрочку (Эффиа договорится), а оставшиеся десять тысяч Беврон раздобудет как-нибудь сам.

[Commissar Paul]

Перед тем, как официально представить его ко двору, Эффиа надавал множество инструкций:
- Помните, что вы всем обязаны мне и только мне. Вы должны быть моими ушами и глазами. Мои интересы станут вашими. Вы можете, конечно, проявить черную неблагодарность и забыть обо всем, что я для вас сделал, но это будет верх глупости. Если вы попытаетесь вести собственную игру, то непременно проиграете, у вас ведь нет никакого опыта и никаких друзей, кроме меня. Вас тут же сожрут другие, мне даже не придется вам кроваво мстить.
Беврон довольно равнодушно выслушивал эти меморандумы. Никаких собственных игр он не собирался вести. Все, чего ему хотелось, это оказаться в избранном обществе, где он будет существовать, не стесняясь собственной природы и не скрывая ее, развлекаться, шокировать порядочных людей, заслужить дурную репутацию, чтобы от него предостерегали молодых провинциалов, приезжающих в Париж. Хотелось подцепить одного такого провинциала и отыметь на ложе герцога Анжуйского.
- Что вы сделаете, если Месье опять потащит вас в постель? – строго спросил Эффиа.
- Как-нибудь деликатно откажусь, – ответил Беврон.
Герцог Анжуйский до сих пор ни разу не возникал в его сладострастных грезах. Беврон признавал его привлекательность, но мало ли на свете внешне привлекательных объектов? Статуя какого-нибудь юного полуобнаженного мученика в церкви тоже может быть привлекательна, но никто в здравом уме не станет на нее набрасываться в порыве вожделения. Может быть, дело было в том, что Месье был слишком женственным на его вкус.
Соображения выгоды тоже были недостаточно сильны, чтобы искупить неудобства, которые неизбежно возникнут, если вступить в отношения с Месье. Их знакомство было кратким (пусть и очень близким), но Беврон успел сделать для себя вывод, что Единственный брат короля от природы не зол, но капризен и взбалмошен, а кроме того, обладает огромной, если можно так выразиться, моральной глухотой, мешающей ему отличать добро от зла. Обычно от персоны могущественной мы ждем, что она будет вознаграждать добро и карать зло (или хотя бы стремиться к тому), но Месье, похоже, обладал полным безразличием к подобным вопросам и мог вознаградить зло, если оно, скажем, его позабавит или доставит удовольствие. Состоять с ним в амурных отношениях было примерно то же самое, что жить в одной клетке с тигром, пусть не голодным, а добродушным и ласковым, но все-таки этот тигр может, даже ластясь и играя, случайно откусить вам руку или размозжить голову ударом лапы. Беврон много раз видел Эффиа на грани настоящего истощения – не столько физического (обусловленного завидными плотскими аппетитами его высочества), сколько душевного, и, по его мнению, никакие выгоды не могли этого искупить.
- Нет, – вскричал Эффиа, – отказываться нельзя ни в коем случае! Согласитесь, но постарайтесь не доставлять ему слишком большого удовольствия. Пусть останется немного неудовлетворенным. И сразу расскажите мне!
Беврон еще раз вспомнил Месье и задумался, как можно оставить его «немного неудовлетворенным». Голову ведь отгрызет.
- Также, – прибавил Эффиа, – никто не должен знать о наших с вами отношениях. Для всех мы просто друзья, даже не особенно близкие.
- Это понятно, – отозвался Беврон.
- Да мы, собственно, и есть друзья. Я люблю Месье и принадлежу только ему. Так было, есть и будет всегда.
- Я помню.

Месье, вопреки опасениям Эффиа, не потащил Беврона сразу в постель, хотя и принялся кокетничать, но кокетничал Месье со всеми, это было его естественное состояние, которое наступало, едва его высочество продирал глаза поутру, и прекращалось, когда он засыпал (хотя, возможно, он и спящий делал губки бантиком или клал язык за щеку). В ответ на кокетство полагалось изображать очарованность, а лучше – откровенное вожделение, но тут важно было не перестараться, потому что Эффиа бдил.
Зато от других кавалеров сразу стали поступать интересные предложения: в Пале-Рояле уже все перепробовали друг друга, и появление нового лица вызвало большой ажиотаж. Беврон был готов согласиться, по крайней мере, на некоторые из них. А что, прикажете ему просто смотреть на то, как Эффиа вываливается из опочивальни герцога Анжуйского, красноречиво растрепанный и с засосом на шее? Встречаться им теперь удавалось еще реже, нежели тогда, когда Беврон еще не был при дворе: тут, в Пале-Рояле и у стен имелись уши. Зато с Месье Эффиа был постоянно. Стоял за спинкой его кресла. Подливал ему вино за столом. Садился с ним в карету. Очень ловко напоминал о себе, если Месье слишком увлекался чем-то (или кем-то) другим. «Монсеньор», – говорил он, произнося это довольно длинное слово на одном низком выдохе, отчего оно звучало очень чувственно, и Месье сразу вскидывал на него глаза с покорным и влюбленным видом, как человек, полностью теряющий волю. Может быть, думал Беврон, он любит Эффиа сильнее, чем я.
Итак, он начал присматривать себе нового друга, но тут наконец-то приехал граф де Гиш, и Беврону пришлось на время забыть о собственных делах и поступить в распоряжение Эффиа, который требовал, чтобы его друг следил за Месье и этим самодовольным павлином и немедленно докладывал о малейшей перемене в их отношениях.

[Tender]

Это восхитительно!!! Это самая прагматичная любовная история, которую я читала, и самая близкая духу эпохи и кругу общения Эффиа, раз уж бурное восхищение было в какой-то степени обесценено протоколом. Господи, как круто, что они оба такие живые люди <3 и такие по складу ума и системе ценностей барочные, далекие от нас. Помимо массы чисто художественных и стилистических достоинств и прелестей у каждого вашего текста есть еще и эта бесценная для читателя черта - соприкосновение с чуждым разумом, практическое путешествие в прошлое. Еще и Гиш в параде планет участвует, страшно даже представить, что будет дальше))) И до чего мил Эффиа с его внешним меркантильным рацио и внутренним подавленным чувством <3

[Commissar Paul]

Tender, дальше будет, собственно, Гиш, а потом и шевалье, так что да, страшно представить Надеюсь, ваши прекрасные фидбэки поддержат меня на плаву, чтобы дописать это.

[Tender]

Commissar Paul, ооо, так это будет только утренний сумрак перед зарей! Бедный Эффиа, ему будет тяжело, но надеюсь, что то будет повод найти свое счастье в каком-нибудь практическом ключе)))
Предвкушаю юного шевалье, все просрутся только так

[Commissar Paul]

Tender, плохо то, что у меня опять депрессия, но я надеюсь, что она меня отпустит и я напишу достаточно жгучего шевалье.

[Tender]

Commissar Paul, откупори шампанского бутылку, как посоветовал бы вам известно кто. Пусть попустит как можно скорее! Шлю вам тысячу лучей любви, в это ужасное время года трудно не уныть, без солнца-то.

[Commissar Paul]

Tender, ну да, я тоже думаю, что это осенняя хандра, поэтому должно отпустить и вернуть меня в жаркие объятия барочных содомитов

[Miss_N]

Приятно видеть, что такой практичный на все сто человека, как Эффиа, тоже способен влюбиться и ревновать По-своему, да. И, как уже сказали, герои восхитительно живые и принадлежащие той эпохе.
И Месье тут так прекрасно охарактеризован. И пока что некому этого тигра приручить )

[Commissar Paul]

Miss_N, спасибо А тигра приручить никому не давно, но некоторые могут с ним жить

[Сусуватари]

Commissar Paul, какая роскошь!

Все будто в живую, и даже лучше

Невероятно хороша и первая встреча с маркизом и Месье(потрясающе гибкая политика в отношении удовольствий и обстоятельств, право, у Месье бы получилось править страной, если б была охота), еще того чудеснее попытки найти свое место в этой странной жизни. Право, граф Беврон буквально растет от эпизода к эпизоду И становится все более интересным.

Месье и Эффиа выглядят как забавляющиеся дракончики - блеск, шум, огонь... и кругом сокровища!

Спасибо, это буквально излечивает от хандры!

[Commissar Paul]

Сусуватари, насчёт "править страной" - сомневаюсь: для этого требуется самодисциплина и самоотречение (по крайней мере, для тех, кто хочет править успешно), а Месье этого явно не умеет. В остальном спасибо большое, особенно за дракончиков

[Enco de Krev]

Не успела откомментировать эту часть до закрытия, а потом потеряла ссылку поэтому говорю с опозданием - до чего же мне нравится в вашем Бевроне его тяга к независимости и самоцелостности. Он не стремится раствориться в любви и прочих страстях, а хочет обрести душевный комфорт, жить среди себе подобных. У него не сходится свет клином на любви, чувство не заслоняет прочие радости жизни. Это ужасно импонирует)

[Commissar Paul]

Enco de Krev, спасибо Для меня это новый тип героя, обычно я предпочитаю романтических персонажей (романтических не в смысле "любовь-морковь", а как раз растворяющихся в страстях), так что я рад, если получается хорошо.